Девочка торопливо поднялась и сделала не очень ловкий реверанс.
– Предлагала, ваша светлость.
Володя сморщился.
– Прошу, только без титулов. Почему не осталась? Мама передумала или что?
Генриетта выглядела растерянной.
– Я не совсем поняла, милорд. Мама говорила, что я должна остаться, а потом сказала, чтобы я ехала с Осторном и слушалась его… – Девочка выглядела откровенно растерянной. Слушаться купца? Ей, графине?
– А тир Раймон был дома?
– Да, милорд.
Володя кивнул.
– Хорошо. Спасибо, ты очень помогла мне.
– Я помогла вам?
– И даже больше, чем эта вот защитница города, что сейчас нас слушает, хотя делает вид, что занята изучением стола.
Аливия фыркнула и город задрала нос. Потом важно поднялась и неторопливо прошествовала мимо. Володя едва удержался от смеха.
– Ты лучше вернись. Раз уж скачешь по городу в поисках приключений, значит здорова. Руперт, я у вас оставлял свой чемодан с инструментом, принеси его.
Руперт торопливо поднялся и отправился на верх.
– Опять осматривать будешь? – подозрительно поинтересовалась девочка.
– Вот еще. Прививку тебе сделаю, чтобы ты не заболела оспой.
– Это то, что ты делал папе и брату?
– Хм… и откуда знаешь? Именно это.
Руперт уже принес чемодан и Володя начал раскладывать на столе шприц и все остальное нужное, достал спиртовку и поставил кипятить воду, положил в неё шприц и иголку, после чего вышел помыть руки. Тут его и догнал Руперт.
– Милорд, вы же говорили, что эти ваши… прививки надо делать когда она совсем выздоровеет, а вы сами говорили сегодня, что она еще не поправилась.
Мальчик на мгновение замер, потом сунул Руперту небольшое ведерко и попросил его полить на руки.
– Завтра утром здесь будет армия барона Розентерна, – наконец заговорил он. Ведро в руке Руперта дернулось, но он тут же взял себя в руки. – Я, конечно, в самый бой не полезу – не моё это дело махать мечом, тем не менее это бой и случиться может всякое. Кроме же меня никто прививки сделать не сможет…
Юноша больше вопросов не задавал, но всю дорогу до комнаты как-то странно посматривал на Володю.
Закончив с прививкой, Володя убрал все обратно чемодан, попросил Руперта отнести его обратно и принести гитару, которая уже давно переехала сюда, поскольку в доме у купца мальчик проводил гораздо больше времени, чем у себя. Впрочем, играть здесь ему еще ни раз не пришлось – как-то не получилось. То Аливия болела, потом с этой подготовкой к осаде, прибегал урывками просто проверить как Аливия, сделать перевязку и обратно. Иногда переночевать приходил, но в этом случае его хватало только переброситься парой фраз с девочкой и тут же отрубиться до утра.
– Ой! – Аливия радостно захлопала в ладоши. – Ты правда сыграешь? Что-нибудь новое?
– Ну откуда же я новое возьму? – усмехнулся Володя.
Руперт принес чехол с гитарой. Володя поблагодарил его, устроился поудобнее на стуле и достал инструмент. Аливия тут же пристроилась у его ног чтобы лучше слышать. Генриетта поколебавшись, последовала её примеру. Как ни мало бывал здесь мальчик, но заметил, что Генриетта стала вести себя гораздо раскованней, чем раньше. Даже её благородная спесь, которая раньше хлестала через край, хоть и не исчезла совсем, но как-то притупилась, перестала бросаться в глаза. Но это и понятно. Кажется жизнь здесь пошла ей на пользу, хотя графиня может быть с ним и не согласилась бы.
Володя проверил настройку и задумался. Местных песен он почти не знал, перевод сделан только двух… На пробу он спел переведенную «Балладу о борьбе» Высоцкого сначала в оригинале, потом в переводе. Оценили. А Володя минут на пять задумался над тем, что петь дальше, но никто не торопил и не мешал. Тут мальчик поймал себя на том, что проигрывает знакомую песню. Володя еще минуту просто играл, прислушиваясь. Не для его голоса она, да и гитара не самый подходящий инструмент, но…
Покроется небо
пылинками звезд,
и выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст.
Мы – эхо, Мы – эхо,
Мы – долгое эхо друг друга.
Играть было трудно, а петь еще труднее. К тому же даже Аливия, знавшая русский чтобы можно было поддерживать простой разговор, не все понимала. Потому Володя и старался донести смысл песни своей игрой, интонацией, тембром голоса.
И мне до тебя,
где бы ты не была,
дотронуться сердцем не трудно.
Опять нас любовь за собой позвала.
Мы – нежность, Мы – нежность.
Мы – вечная нежность друг друга.
И даже в краю
наползающей тьмы,
за гранью смертельного круга,
я знаю, с тобой не расстанемся мы.
Мы – память, Мы – память.
Мы – звездная память друг друга.
Давно уже смолкла песня, а все продолжали сидеть молча. Вот зашевелилась Аливия, выдохнул Осторн.
– Хотела бы я знать твой язык так, чтобы понять всё-всё, чтобы можно было понять все твои песни… Только из-за них я бы выучила его… Ты мне напишешь перевод? Пожалуйста!
– Ну я ведь тоже еще не очень хорошо знаю Локхерский, – улыбнулся Володя. – Но постараюсь.
В дверь осторожно просунулась голова одного из слуг.
– Господин, – осторожно позвал он.
Осторн недовольно вскинулся.
– Ну что там?
– Там это… к милорду пришли… говорят срочно.
– Ну так зови.
Пришли? Интересно, кто это может быть?
Володя отложил гитару и стал ждать. Вот дверь открылась и тот же слуга пропустил в зал двоих. Первым вошедшим оказался Джером, а вот второго Володя не знал и готов был поклясться, что никогда его не видел. Человек был не очень высок, но довольно плотного сложения, лохмат, кажется его волосы никогда не встречались с расческой, из-за чего они напоминали львиную гриву, слегка прищуривался на один глаз. При всем этом его внешность вовсе не казалась отталкивающей, скорее необычной. Володя попытался определить возраст этого гостя, но понял, что не может. Ему могло быть как сорок лет, так и шестьдесят.